ну. йен кёртис тоже слегка поднаебал народ, назвав группу joy division. зато благодаря ему я знаю, что такое было joy division в концлагерях второй мировой.
ночью я плакала. часа два провела, размазывая сопли по подушке и одеялу. и всё от страха, что мне, как сказал тот медик, "достанут из ноги прежний винт и засунут новый, поглубже". мне настолько не по кайфу, что из меня что-то достанут только для того, чтобы ещё что-то вставить, да ещё и поглубже, что я не могу спокойно спать.
хотя нет, потом всё же получилось заснуть, и мой мозг, желая, видимо, меня утешить, придумал сон о том, что было бы, если б я не попала в гипс на два месяца.
а сейчас отступление. когда я стану седой бабушкой и внуки будут просить меня прошамкать им сказочку на ночь, моя история никогда не начнётся со слов: "в некотором царстве, в некотором государстве". внутренний навигатор, благодаря котрому я не могу заблудиться нигде, показывает координаты даже во сне. поэтому я всегда точно знаю, откуда вышла история.
и в этот раз мне приснился последний дом по проспекту строителей, между двумя ментовками, номер тридцать восемь. кто-нибудь ещё вспомнит, что одно время на первом этаже дома (вход от библиотеки) был книжный магазин, потом там заседали коммунисты. а теперь не знаю, что там. но в моём сне помещение бывшего книжного отремонтировали и сделади там зальчик навроде актового в клубе ветеранов.
и вот во сне, в котором перелом лодыжек был нестрашный и сам собой вылечился через неделю, меня заслали на репортаж в зальчик дома между двумя ментовками. репортаж про досрочно освобождённых по условке. их прямо там поздравляли "первые лица города", а потом для них выступали "творческие коллективы".
а если бы ты, алёна, на больничном не смотрела новости, то не снилась бы тебе такая поеботина.
отвратительный сон. ненавижу писать про полицию, про тюрягу, а больше всего - про то, как человек встал на путь исправления. их там было с десяток, вставших, но стоявших ещё не твёрдо, так как к каждому был прикреплён куратор - тётьки в очках и с химзавивкой, и с лицами такими, что на месте бывших уголовников я бы не решилась с пути свернуть.
и как это часто бывает, нагнали журналистов чуть ли не с самой вологды, народищу дофига, и я не очень хорошо понимаю, что мне делать. логика подсказывает, что надо бы кого-нибудь "записать", но непонятно, кого? дядек в пиджаках, ободряющих со сцены то ли покаявшихся рецидивистов, то ли самих себя, волнующихся за оперативную обстановку в городе после выхода из зоны десятка уголовников? самих уголовников? и как обойти тёток-кураторов?
опыт говорит, что у них должна быть самая главная тётка, пчела-матка, к ней и нужно подходить за согласием на интервью. но я не хочу писать того человека, на которого укажет перстом социально безопасная пчела-матка. мне нужно найти такого, в глазах у которого я увижу желание со мной говорить.
если я когда-нибудь снова буду вести мастер-классы по журналистике, один из них назову: "как написать плохой репортаж". и самым главным советом станет: подойдите к первому попавшемуся человеку и спросите его, как вам тут.
я знаю, о чём говорю. плохих репортажей написала десятки.
как всегда бывает, когда я не соображаю, что делать, во сне принимаю решение не делать ничего. условные уголовники сидят перед сценой, защищённые спинами тётек, общаться с журналистами они выходят только в их сопровождении, я вижу лишь их спины, а не опущенные вниз глаза, на сцене пляшут нимфы в коротких юбках.
а я выключаю диктофон и иду в сортир. но даже там нет покоя. сортир в бывшем книжном един для мужчин и женщин, и следом за мной туда набивается нехилая пати. они смывают в унитазах воду, плещут из кранов себе на лица, скрипят бумажными полотенцами.
и когда я уже надеюсь, что всё, они закончили туалетный ритуал, один из собравшихся спрашивает меня:
- а ты что, алёна, не идёшь в зал? хочешь попудрить нос?
ил ещё какую-то херню в том же духе. надо сказать, что во снах я ещё более застенчива, чем в реале, хотя это и сложно представить. а все стеснительные люди грубы. потому отвечаю басом:
- поссать я хочу. вали нахер.
оставшийся народ тут же сбегает. а мне становится стыдно. стыдно за то, что не смогла сделать хороший репортаж, что зачем-то нагрубила, что никак не могу научиться разговаривать с людьми. за всё стыдно, и хочется зареветь.
вот такой сон. но он на самом деле вовсе не столь печальный, как могло бы показаться на первый взгляд. потому что так больше не будет, а было бы, если б я не сломала ногу, не провела долгие часы в мучительных размышлениях о своём месте в этом мире и прочей фигне. потому что, лёжа на кровати животом вниз, я въехала в тему: не хрен рефлексировать, когда нужно действовать.
поэтому этот пост тоже под заголовком про радость.