я не знаю, что написать сегодня. и это не был плохой день. я тушила себе гречку с помидором и красным болгарским перцем, смотрела фильм, пила таблетки. и спала.
почти весь день спала. чем ближе понедельник, когда мне ехать в больницу, тем больше я сплю. ведь во сне нет неизвестности. а здесь я не знаю, как пройдёт операция, будут ли делать местный наркоз или общий, а может, и никакого вовсе. как я поеду домой обратно: пойду ли уже на своих двоих, хоть и спотыкаясь и запинаясь, или мне снова нужно будет просить у кого-нибудь помощи?
и что будет дальше?
а дальше, дальше... я ведь уже проебала конец лета и начало осени. наверное, за эти два месяца всё же научилась лучше понимать себя, хотя бы потому что на протяжении многих часов была своим единственным собеседником. я не могла заснуть ночью и говорила сама себе.
говорила себе: держись, лиска. и держалась.
а теперь, когда держаться осталось совсем недолго, чувствую: не могу. страшная апатия. ничего не хочется. неохота есть, пить чай, курить неохота. и ухо это ещё почти всё время болит.
мне стыдно писать такие вещи. но ещё одна важная штука: не нужно говорить, что тебе хорошо, когда не так. и если херово, не стоит делать хорошую мину.
и всегда, когда полный край, я слушаю олю маркес. да, даже не сопливого тома йорка. не блонди, не фивер рэй, и ни разу не летова с янкой. ни хера. самая тоска, знайте, если вконтакте у меня вместо статуса песни alai oli.
да, я не люблю alai oli. ваще не люблю.
это как дурацкий молочный шоколад. если очень плохо, болит голова, падает давление, покупаешь плитку молочного и съедаешь. и давишься. и думаешь: "ну и гавнище. ещё кусочек".
только оля маркес не гавнище, конечно же.
она поёт: "и это слишком большая передряга для маленького зверька". слишком.
и я говорю тебе не спи, не спи проснись этой ночью когда ветер так страшно шумит над деревьями и метёт пыль и листья во дворы.
я говорю это всё время. песня называется "парламент птиц", и я слушаю её ночью, трясясь на верхней боковой. а я хочу заснуть и стать небольшой деталью вагона поезда. раствориться. иду по вагону, расталкивая спящих, запинаясь о чужие ноги: "простите, извините, простите, извините". мне кажется, что я иду много-много часов подряд - туда, где проводник щурится и заваривает свой некрепкий чай на железнодорожной воде.
193 уже много лет носит другой номер. и однажды я расскажу, за что так люблю поезда. но не сейчас.
ты знаешь, что такое "парламент птиц"? я тоже читала только пелевина, а не борхеса и не алишера навои. как мало я знаю.
поезд тормозит в холодном бабаеве, где я выхожу курить на станцию. где холодно и страшно, что он возьмёт и внезапно уедет без меня. дрожат руки и ноги. через два дня выпадет снег.
нас трое на ступеньках поезда.
"а ещё мы раз поехали в москву на квн", - сообщает мне чувак, зажигая сигарету.
а может, что и не в москву. а может, что и не на квн. я плохо его слышу. я даже не знаю, хочу ли обратно в вагон на верхнюю боковую, слушать олю маркес, а не этого чувака, с которым мы познакомились два с половиной часа назад. и пили эти два с половиной часа что-то очень крепкое.
утром у меня будет очень сильно болеть голова. и я в первый раз поеду в дом на улице с коктебельским названием.
как это было давно. это тоже радостное, ведь что бы ни происходило со мной, остаются воспоминания. когда-нибудь я буду со смехом вспоминать, как прожила эти два месяца.
как утром 10 августа собиралась заехать в ромкину квартиру погулять с собакой, а потом кинуть вещи в рюкзак, сходить к ОБ, а потом сесть на автобус до вологды. было воскресенье, утро, шесть часов. и как я пизданулась нахер на асфальт, как хрустнули кости в ноге. и как я поползла на обочину, таща за собой велик.
как я плакала, сидя на асфальте. о вологде, куда так и не доехала. о французском, куда не попала. о том, что не выполнила обещание и не погуляла с собакой.
два месяца. бля, люди, два месяца. столько не живут.
за эти четыре недели я несколько раз была на краю. мне хотелось собрать вещи и уехать - к маме или на городецкую, куда угодно, лишь бы не оставаться здесь, с необходимостью подбирать кошкино дерьмо на четвереньках и подмываться, стоя на одной ноге. но я не уехала. однажды, когда я пошла скидывать с балкона ключ роме и аве, не удержалась и упала на больную ногу - всем весом. после этого было страшно вообще вставать с кровати и идти чистить зубы утром, а ночью брать костыли и пилить в сортир.
оля маркес поёт: "как плохо, что твоя винтовая башка всегда в другой плоскости". словно всегда так было, со всеми, с кем я говорю - их башка повёрнута в другую сторону. и даже не в противоположную, а действительно, в другой плоскости. что тут скажешь?
последний раз я слушала "парламент птиц" этой весной. перед этим мы шли с бжж тёмными дворами, болела голова и хотелось рассказать всё это, как бывает, когда перестаёшь слышать людей, когда видишь пустоту в самом людном зале.
я не знаю, в курсе ли ты, о чём я. я даже не знаю, кому это говорю. ведь голоса в голове не могут быть материальны.
и как на следующий день я написала статью без единого куска прямой речи. да, я села утром и сказала себе: на хую вертела я эти ваши синхроны, мой текст будет хорош и без них. и это был заебатый текст, о да, спасибо той пластинке, "дурге".
и отвратительным голосам в голове.
оля маркес поёт о том, что "не страшно". я очень хочу научиться жить так, чтобы не бояться. одиночества, неизвестности, делать шаг вперёд. говорить.