когда я лежала на больничном, мне хотелось каждого из этих, тоскливых, бить башкой о стену. долго, чтобы они, суки, наконец очнулись и врубились. как я отчаянно завидовала им, которые могут ходить, ездить, но не делают этого. или не понимают, какой кайф просто жить.

я бы позвала их к себе в гости, гадов, и провела бы целое занятие на тему: чувак, ты не представляешь, что такое по-настоящему херово. я показала бы, например, как пишу статьи, лёжа на животе. как одеваюсь. не постеснялась бы продемонстрировать, как ползком убираю кошкин сортир. сняла бы видос, как на костылях под дождём иду в полилинику. да, в тот день я ненавидела людей - потому что они, суки, могут держать над головой зонтик, а обе мои руки заняты костылями. и даже не за зонтик я их ненавидела - а за их угрюмые рожи. словно они не замечают, насколько прекрасно то, что идут под зонтом, в отличие хотя бы от меня.

а если бы и видос не помог - оо, я знаю пароли, явки и адреса - я отправила бы тоскливых в гости к тем людям, кому ещё хуже, чем мне. и тоскливые увидели бы, что тем, кому хуже, не говорят: "мне херово". потому что им не херово. на самом деле.

но это была бы абсолютно напрасная трата времени. те, кто познал тлен и безысходность, не выйдут из этого круга. им, я думаю, там ваще норм.

я это знаю. потом что во время болезни я слышала - знаете что? "да у тебя всё хорошо, ты не знаешь, что значит, когда плохо".

канеш, ребята. я как-то иначе представляла в юношеских мечтах свой двадцать восьмой год жизни. я была уверена, что к этому времени, разумеется, никак не буду жить в съёмной хате, на которую будет уходить половина моей зарплаты, с раздолбанными вконец колонками от старого музыкального центра, в гордом одиночестве, слегка разбавленном двумя кошками, как у настоящей сильной и независимой женщины. неее. у таких девчонок, как я, всё должно было сложиться иначе. такие рыжие, как лисицы, девчонки, встречают обалденно красивого рыжего чувака, который умеет играть на флейте и на гитаре, читает на двух языках и всё время, сечёт, чем сатурн отличается от юпитера, и в курсах, как поменять колесо у лясика. герои этой истории должны непременно влюбиться друг в друга с первого взгляда, образовать ячейку общества, гонять автостопом до коктебеля, кататься на великах наперегонки в прекрасные ебеня, ночами делать новых людей, петь своим детям вместо колыбельных на ночь песни мьюз под аккомпанемент флейты, ничусь не заботясь о том, что получается какой-то джетро талл.

и, разумеется, у этих неебических рыжих чуваков никогда не ломаются руки и ноги. и не болят уши, несмотря на то, что они каждый вечер слышат, как второй член семьи подражает фальцету мэттью беллами.

нужно ли говорить, что всё получилось несколько не так? я не встретила ни одного чувака, готового со мной прямо немедленно двинуться на перекладных в коктебель, лишь забежав домой за спальником и палаткой, с велосипеда я улетела на асфальт, а как только снова научилась ходить, меня догнали отит и вегетососудистая.

но нет. большая часть знакомых людей уверена, что у меня всё хорошо. наверное, они даже правы.

потому что я никогда не говорила: всё, край, конец, финиш, пиздец, приехали.

потому что я разговаривала с людьми, видевшими пиздец, жившими в пиздеце и вылезшими из пиздеца. Нет, я не сравнивала себя с ними. это глупо - проводить сравнения. но я знаю, что восхвалять пиздец и дерьмо, купаться в них и множить это дерьмо - не круто ни разу.

с нытиками происходит кое-что очень страшное.

их глаза и уши закрываются для нового.

и они оказываются в консервной банке.

а в ней воняет.